Какого себя принимать и любить?

В этой связи хочу подсветить еще один важный момент, важную подтему. Не без помощи талантливых близких ей нашлось название: «Прыщ — это не я!».

Возможно, некоторые из вас в курсе, что моя прошлая профессия, из которой я постепенно перетекаю в нарративную практику, была связана с обработкой фотографий в Photoshop. Ретушер я, в общем. Делаю талию уже, кожу глаже, убираю жестяные банки с фона и правлю цвета.

И вот что, у меня никогда — никогда! — не было моральной дилеммы по поводу своей профессии, хотя я, безусловно, слышала выпады со стороны прогрессивной общественности.

Как правило, ретушеров обвиняют в том, что мы создаем нереалистичные стандарты, жертвами которых становятся люди, не отличающие обработанную фотографию от сырой. Кроме того, можно услышать также упреки в усилении тенденций сексуальной объективации женщин.

На этот счет у меня есть несколько возражений. Вполне легитимных, как мне кажется.

Во-первых, когда я начинала работу (и сразу знала, что хочу работать с женской натурой, в том числе с обнаженной), мне казалось, что основной мой клиент — мужчины. Ведь это им же нужно жадно разглядывать всех этих объективизированных женщин! (рекомендую вам как-нибудь глянуть на любую репортажную фотку с ню-воркшопов)

Но оказалось, мужчины не хотят за это платить. Мужчинам в принципе по большей части не принципиально, насколько хороша кожа и что там с морщинками. Особенно, если на фото присутствует обнаженная или полуобнаженная женская округлость.

В конце концов, я осознала, что мои клиенты — это женщины. Именно женщины приносят свои фотографии и просят сделать с ними те или иные манипуляции: кто-то в большей, кто-то в меньшей степени.

Почему? Потому что хотят увидеть на фото себя, рассказать с помощью фотографий предпочитаемую историю о себе, а не компромиссную историю о том, как проворный комар укусил за щеку и на лбу от стресса соскочил прыщ, а тональник в тот день закончился и пришлось пользоваться другим, но этот лежит пятнами, в довесок — платье не садится по фигуре.

Мне кажется, это насилие — заставлять человека согласиться с тем, что он таков, каковы сложились вокруг него обстоятельства, а не таков, каким он предпочитает себя видеть.

Во-вторых, как бывший фотограф, я могу сказать, что если уж вы дотошны до естественности, то никакая фотография не может быть для вас достоверной. Потому что фотография — это про свет, технику и ракурсы. Одного и того же человека можно снять так, что глаз будет не оторвать, а можно так, что Квазимодо, глядя на это, лишится всяких комплексов.

Просто объясните мне, где проходит эта ваша грань между «естественной красотой» и попыткой переиначить себя в угоду выдуманным стандартам?

Скажем, если человек любит свое отражение в зеркале с мягкой рассеянной подсветкой, но в зеркало с резким боковым светом от окна смотреться терпеть не может, это значит, что он себя принимает или не принимает? И должен ли он принимать ту внешность, которую предлагает плохой свет? Или искажение плохо сделанной амальгамы? Должен ли одинаково принимать себя в вещи, которая полнит, и в той, что делает его привлекательным для самого себя? 

Помню, как-то рисовала меня одна художница. Академический портрет. Пока сидела я свои три часа (позировала), девушка с карандашом рассказала мне, что некоторые из ее натурщиц так и не забрали свои портреты — все никак не могли к ней вырваться. Она удивленно констатировала: «Сидели столько времени, результат, вроде, понравился, не понимаю я этого».

Надо ли говорить, что я тоже свой потрет не забрала? Нарисован он, возможно, был неплохо с академической точки зрения, но смотреть на себя в таком помятом виде оказалось больно для глаз.

Потому что свет художница выставляла свет так, чтобы было интересно отрабатывать технику. Она не рисовала меня, она рисовала мое лицо, которому придала нужный для своей задачи вид с помощью обстоятельств, которые я не выбирала.

Мне кажется, эта иллюстрация важна. Она позволяет увидеть, что любовь к себе заключается в том, чтобы не позволять другим людям и обстоятельствам рассказывать историю о том, кем вы являетесь, даже если это противоречит всему вашему естеству.

Замолвлю несколько слов про псевдонимы.

Лисе Салливан, как моему выбранному имени, уже около 20 лет.

Примерно 20 лет назад я выбрала называться так, потому что мне понравилось, как это звучит. Я почувствовала, что это мне подходит, и присвоила себе. Но и по сей день я сталкиваюсь с неприятием и даже насмешками на этот счет.

Я вспоминаю, как в то самое время, когда имя только появилось, я пыталась внедрить его в свою жизнь. Моя подруга тогда заметила: «Вряд ли кто-то будет тебя называть Лисой Салливан». Смиренно согласившись, я подумала: «что ж, это не важно, главное, я знаю, что меня так зовут».

И вот, прошло, лет этак пять-семь с того момента, и абсолютное большинство людей в моем окружении знают меня как Лису Салливан, используют это имя и даже пишут его в дипломах и сертификатах о прохождении обучения.

Так было не всегда. Не единожды мне отказывали в праве называться выбранным именем. Подозреваю, что некоторым из таких людей казалось, что они, тем самым, способствуют моему принятию себя. Проще говоря, они пытались рассказать мне историю о том, кто я есть.

Но, увы и ах, я определенно лучше знаю: кто я и как меня зовут. А зовут меня Лиса Салливан.

И безусловно, каждый, с кем я вступаю во взаимодействие, вправе использовать мое альтернативное, формальное имя. Обычно я называю форму — Катерина. Потому что из всех вариаций этого имени Катерина подходит мне больше всего. «Е» в начале рассказывают какую-то историю, которая не имеет ко мне отношения, а Катерина содержит в себе тот характер, который есть в моей предпочитаемой истории о себе.

Крайне любопытно бывает наблюдать, как люди, несмотря на названную предпочитаемую форму, не оставляют попытки рассказать мне историю о том, как я должна принимать себя. За 20-ть лет я научилась быть устойчивой к тому, что меня называют Катей какие-то случайные люди, и все-таки в голове всегда возникает мысль: «Хм, что ты пытаешься продемонстрировать таким образом?».

Именем «Катя» называют меня только самые близкие люди в самом тесном кругу. Так называет меня мама, так называет меня муж. И когда я слышу такое обращение от людей в ближний круг не входящих, ощущаю это как попытку нарушить мои границы. Безусловно, я от этого не сломаюсь. Но вряд ли таким способом можно улучшить со мной отношения.

Чтобы было понятно, как это работает, вспомните, как вас называла в детстве мама. Например, представляетесь вы Светой или Марией, а ваш собеседник вдруг обращается к вам — Светик и Манька. Ну вот примерно такие же ощущения у меня. 

В целом, использование выбранного имени оказалось очень удобным инструментом для знакомства с некоторыми чертами человека или группы. Например, в нарративном сообществе вообще не стояла такая проблема, ведь я представилась Лисой. Или вот недавно у нас была учебная супервизия с преподавателем, и она, предоставляя мне слово, уточнила: «Лиса — это предпочитаемое имя?», я ответила: «Да», и до конца занятия ко мне обращались именно так.

А бывает наоборот, я вижу, что человек намеренно и очень настойчиво использует не предпочитаемые мной формы имени. Я стараюсь не интерпретировать это, но, безусловно, ощущаю, что вот здесь, в этой коммуникации, меня не принимают такой, какая я есть, а посему едва ли я хочу здесь оставаться дольше, чем следует.

Я вам все это рассказываю не для того, чтобы вы обязательно придумали себе новое имя или называли меня Лисой и никак иначе. Вы — авторы своей жизни, и только вам решать, как действовать и что выбирать.

Однако я хочу показать возможности, которые могут быть не очевидными. Мы так привыкаем к тому, что данное имя — единственное, что иногда даже не задумываемся, подходит оно нам или нет. Рассказывает ли оно нашу историю или рассказывает что-то другое.

Завершить свой пламенный спич хочу взглядом в будущее.

По натуре своей я технооптимист. Я верю, что когда-нибудь мы, как человечество сможем так переформатировать реальность, чтобы она стала гибким и податливым инструментом для проживания предпочитаемых историй, а не полосой препятствий.

Безусловно, как любое оптимистичное воззрение, сказанное ниже может быть подвергнуто самой жесткой критике, но мой сознательный выбор, мое авторство проявляется в том, чтобы оставить в качестве путеводной звезды эту фантазию.

Я думаю, что решить проблему человеческой полиисторичности, в связи с которой нам иногда нужны разные лица, голоса и окружающая обстановка, легко решить с помощью виртуальной вселенной. Мне кажется, что уже мое поколение сможет застать рождение параллельной реальности и даже попробовать в ней пожить.

Виртуальная вселенная позволит создавать персонажа, олицетворяющего историю, которую хочет рассказать человек, неинвазивно. Наконец перестанет иметь значение, родился ты мужчиной или женщиной, рыжим или черноволосым, перестанут иметь значение генетические предрасположенности и выбор, сделанный родителями за нас. Мы сможем создавать себе столько идентичностей, сколько нужно, и находиться в них так долго, как это потребуется.

Я знаю, мои представления идеалистичны. Однако я, правда, верю, что виртуальная вселенная позволит нам не примирять человека с фрустрациями, а удовлетворять не восполненную потребность. Возможно, вы скажете, что без фрустраций человек потеряет мотивацию что-то делать. Но я придерживаюсь противоположной точки зрения. Я думаю, что именно это позволит человечеству выйти на новый уровень развития, потому что позволит людям создавать нечто не из состояния борьбы, а из удовлетворенности. Проще говоря, я считаю, что из наполненного сосуда легче напиться, чем из того, чье содержимое подвергается самым трудным испытаниям: от кипячения до обращения в лед.